Кто знает, где может прорасти случайно попавшее в чужую почву зернышко? Вот и Таллин отнюдь не пустое место на карте славянской филологии - там начинал Сергей Довлатов, оттуда вышел Михаил Веллер, пишет латвийская газета «СЕГОДНЯ».

А сейчас самой яркой звездой сделанной в Эстонии литературы на русском языке является, без сомнения, Андрей Иванов. Ну как обычно, на Ивановых все держится. В моем личном хит-параде он соседствует с однофамильцами Георгием ИвАновым - первым поэтом русского зарубежья, и Алексеем Ивановым - историческим прозаиком и эссеистом с Урала.

Тексты Андрея Вячеславовича можно тоже отнести к жанру исторической прозы - ведь его герои - это «харбинские мотыльки» русской эмиграции 20-х или обитатели «потешного кладбища» французского нонконформизма 60-х. Если бы не одно немаловажное обстоятельство: А. В. Иванов в своей творческой манере все же слишком изощренный формалист, чтобы его беллетристику можно было считать массовым чтением. Он не гонится за статусом автора бестселлеров, но высоко ценим критикой и переводится на эстонский и немецкий языки.

«У меня было все как у всех в советское время»

- Андрей, вы сказали в одном из интервью, что не любите вспоминать о детстве. Все же здесь закладывается основа мировосприятия и стиля. Что окружало вас в школьные годы, что вы читали, какую музыку слушали?

- Я много пишу о детстве, я не люблю о нем говорить с незнакомыми людьми. Не думаю, что стиль закладывается в детстве. Было бы так, писал бы я сейчас приключенческие романы в духе Луи Буссенара.

С основами мировосприятия тоже не все так просто: в любое время эти основы может что-нибудь пошатнуть или человек сам намеренно может изменить представления о мире. С музыкой и книгами у меня все было как у всех в советское время. Об этом я тоже много писал.

- В ваших текстах постоянно поднимается тема эмиграции. Вы считаете себя русским диаспоры или, как у вас говорят, «эстоноземельцем»?

- Я не занимаюсь темами намеренно, я не думаю о теме романа, я пишу то, что идет. И пишу так, как я пишу. Я не ставлю цели пробиться к широкой публике, на это сил нет. Хорошо бы остаться на этом уровне.

Я ничего не знаю о русской диаспоре в Эстонии, хотя я здесь родился. В данную минуту в Таллинском университете проходит международный семинар, посвященный культуре русской диаспоры. Я собирался на него пойти, но наш ребенок заболел, надо быть дома. А так, если бы я на нем побывал, я бы с вами поделился впечатлениями обязательно.

- Существует ли в Эстонии какой-то русскоязычный литературный мир, встречаются ли авторы в каких-то социальных пространствах - или только онлайн?

- Разумеется, авторы встречаются. Проходят литературные фестивали и всевозможные мероприятия. Я иногда участвую, читаю, общаюсь с читателями и другими авторами. Но вам об этом лучше расскажут организаторы этих мероприятий.

«Поселился в фотографических снимках 20-30-х»

- Как пришла к вам тема романа «Харбинские мотыльки» - русские изгнанники в Эстонии 20-х годов?

- Опять же в голову пришла не тема, а образы. Я не могу объяснить, как это происходит. Это очень призрачно. Я читал «Балтийский архив», который вышел в издательстве «Авенариус», нашел много интересного: статьи Ирины Белобровцевой и Аурики Меймре, мемуары Сергея Сидякова, Николая Андреева, Бориса Энгельгарта и многих других.

Я не собирался разрабатывать какую-то определенную тему, я стал записывать сначала чьи-то дневниковые записи, которые приходили мне в голову по ночам, я не понимал, кто это пишет, сначала в одной манере, потом в другой. Позже я понял, что это писали два человека, я стал выяснять, какими они могли быть, я в них вживался, продолжая вести их дневники, мало-помалу вошел в роман, стали появляться другие персонажи, завертелись события. . .

- Что было самым неожиданным для вас при работе над новой книгой «Обитатели потешного кладбища», открылось ли что-то о природе студенческой революции 1968 года?

- Самым неожиданным оказалось долгое похмелье. Я очень долго переписывал и правил роман, еще дольше не отпускал в печать. А потом очень долго от него отходил. И до сих пор не отошел. Книга вышла в издательстве «Авенариус» (Таллин). Сейчас готовят книгу в Москве, я очень надеюсь, что все пройдет гладко, однако мне еще раз придется вычитывать текст, он не отпускает меня.

С «Харбинскими мотыльками» было нелегко, но я объяснял это тем, что я писал о родном городе в прошлом, я перемещал город во времени, очищая его от наносного; можно сказать, поселился в фотографических снимках двадцатых-тридцатых годов. Это было непросто.

А теперь я по ночам просыпаюсь в Париже. . . Выглядываю из окна таллинской квартиры и вижу Париж или слышу его с закрытыми глазами.

Что касается «студенческой революции 68-го», то тут можно выяснять бесконечно.

Во-первых, была ли это революция? Во-вторых, почему, собственно, студенческая? Студенты начали, но Франция встала только потому, что их поддержали рабочие. Почему она таким мистическим образом прекратилась? Почему Кремль испугался этой революции, почему не освещались эти события в СССР? Ну и так далее.

Много вопросов, хотя меня они не особо интересовали, посреди революции 68-го года я оказался случайно. Я писал роман о другом. Меня больше занимала первая половина двадцатого века, безумные двадцатые годы, дадаисты, сюрреалисты, джаз, тридцатые со своими переворотами, там ведь тоже было много событий, которые по значимости не уступают маю 68-го. Путч фашистов 6 февраля 1934 года, например.

Меня интересовали советские репатриационные миссии и советские транзитные лагеря, которые появились в Европе после освобождения в сороковые. Я хотел написать о том, как занимались отловом советских граждан, не желавших возвращаться в Советский Союз, о тех эмигрантах, которые стремились уехать в СССР. Конечно, атмосфера послевоенного Парижа увлекала очень сильно, но так получилось, что меня занесло в 68-й. Можно сказать, я написал роман в романе.

«Я достаточно написал о современной Эстонии»

- Почему вы считаете русско-эстонские сражения вокруг нарратива «потешными боями», ведь в таком случае и «песенную революцию», которой, кстати, исполняется 30 лет, можно принять за таковой?

- Какие сражения вокруг нарратива? Ничего такого не помню. Меня это просто не интересует, поэтому, наверное, и не помню. Я потому и бежал сначала в Ревель, а затем в Париж - чтобы ничего этого не замечать.

- На ваш взгляд, достойна ли новейшая история Эстонии серьезного историко-литературного осмысления? Взялись бы за такой роман?

- Я не занимаюсь историко-литературным осмыслением. Новейшая история любой страны связана с прошлым, нельзя понять настоящего, отрезав прошлое.

Я достаточно написал о жизни в современной Эстонии. Например, «Горсть праха». Мой предыдущий роман, «Аргонавт», отчасти о неразрывной связи «ненавистного советского прошлого» с новым эстонским независимым временем; герои «Аргонавта» переживают эту связь в себе, каждый по-своему. Думаю, этот роман еще не прочитан, но он достоин серьезного осмысления не меньше, чем новейшая история Эстонии!

- Спасибо за ответы!

Николай КАБАНОВ.

ВЕХИ

А. В. Иванов родился в 1971 году в Таллине в семье милиционера и рабочей, учился на филологическом факультете Педагогического института, перепробовал ряд специальностей, на время иммигрировал в Скандинавию.

Начал печататься в 2007 году в русских журналах США и Финляндии. Роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», о приключениях беженцев, сначала вышел в ФРГ, а затем по-русски в издательстве «АСТ» (2011).

Получил гражданство Эстонии в 2018 году.

Знает английский, датский и норвежский языки, эстонский осваивает.

«Я не собирался разрабатывать какую-то определенную тему, я стал записывать чьи-то дневниковые записи, которые приходили мне в голову по ночам».

.

Подробнее читайте на vesti.lv ...

50 +